Какая торжественная музыка! Мощная, в чем-то праздничная, завораживающая. Поистине необыкновенная!
Неожиданно вступило надрывное соло скрипки, потом его подхватили другие нежно трепещущие скрипки, альты и виолончели, словно стая белоснежных легкокрылых птиц, и понесли его в бездонные небесные кущи. Живительная полноводная река чистого звука, воспевающая благодать самой жизни.
Эжени проснулась ранним утром и обнаружила, что ее щеки были влажными от слез, а подушка и вовсе промокла насквозь, словно побывала под струями дождя.
Какая же прекрасная музыка! И кто был способен сочинить ТАКОЕ? Она поймала себя на мысли, что музыка эта по-прежнему продолжала звучать, завлекать и манить, даже в какой-то степени дразнить. Она звучала как приглашение, как обещание, как предвкушение.
Откуда же доносится эта музыка?

О сне не могло быть и речи. Часы показывали четыре утра, а великолепная музыка продолжала звучать, раскрываясь как пышный благоуханный райский цветок и образовывая новые комбинации и кружевные узоры. Эжени была уверена, что никогда не слышала ничего подобного, хотя пару раз посещала концерты и каждую неделю устраивала прослушивание виниловых пластинок. Но, определенно, такой композиции она вспомнить не могла.
Казалось, музыка доносилась откуда-то поблизости, но как бы Эжени не пыталась найти ее источник, все было тщетно. Она проверила радио и телевизор, старый патефон,- но и эти приборы, несомненно, не были источником завораживающих переливчатых мелодий. Обойдя весь дом и заглянув в каждый потайной угол, Эжени вышла на улицу и босыми ногами пошла по траве, усыпанной каплями-алмазами. Роса приятно холодила ноги, а в сочетании с возвышенно-светлыми настроениями музыки повергала в состояние эйфории. Торжество и ликование наполняли душу до краев. Где же прячется этот удивительный оркестр, что воспроизводит настолько бесподобную композицию?
В какой-то момент Эжени даже начала подпевать, хотя никогда раньше не пела. Она будто бы оказалась на радужных пышных облаках и взирала на распростертые зеленые долины с высоты птичьего полета. Восторженная эйфория просто сбивала с ног.
- Ах, до чего же прекрасно! Просто невыносимо!- закричала Эжени во весь голос и вскинула руки к медленно светлеющему небу. Некоторые соседи повылазили из своих домов и сонными глазами бороздили предрассветную тьму. И кто же осмелился кричать посреди ночи?
- Это у вас играет музыка? Умоляю, скажите, кто ее исполняет?- обращалась Эжени к осоловелым соседям.
- Какая музыка?- в недоумении спрашивали они.
- Ну как какая? Да вот же она, играет прямо сейчас!

Вскоре повсеместный восторг сменился беспокойством. Как оказалось, никто из соседей не слышал музыку. И тем более- не слушал. Все спали. Даже престарелая Марена, страдающая бессонницей, уверяла, что не слышала ни звука кроме щебета ночных птиц и изредка проезжающих мимо машин.
- О чем вы?- в ошеломленном изумлении вопрошали соседи, разбуженные в несусветную рань.
Эжени пришлось умерить свой пыл, зато музыка разразилась еще более пышным и пестрым узором.

Эжени зашла в дом и в растерянности села на мягкий диван, укрытый пледами. Неужели никто больше не слышит? Или же все они притворяются? Может, это именно соседи так ее разыгрывают? Но какой в этом смысл?
Она дождалась рассвета. Захлопали двери, залаяли собаки, и улицы наполнились суетой и суматохой.
Эжени надела свое любимое желтое платье и вышла на улицу. Торжественность и напыщенность музыки мешали сосредоточиться и глушили звуки улицы. И тем не менее, Эжени необходимо было удостовериться, что никто не слышит эту чудесную музыку кроме нее.
Она удостоверилась. Более десятка прохожих, совершенно незнакомых людей, в недоумении подтвердили, что не слышат музыку.

Тогда Эжени надела свою широкополую шляпу, которую обычно надевала на пикники и встречи на открытом воздухе, и пешком отправилась в больницу.
Доктор попросил ее озвучить жалобы, но в итоге ему пришлось выслушать незаурядную оду недомоганиям, лицезрея воочию восхищение и восторг пациентки музыкой, которую, кроме нее больше никто не слышал.
Он в замешательстве пожал плечами и направил Эжени к другому врачу, а тот- еще к пяти своим коллегам. Все они в недоумении разводили руками. Наконец ближе к вечеру Эжени поместили в закрытую гулкую трубу и провели ряд тестов.

- Мы зарегистрировали у вас сложный парциальный эпилептический приступ с источником иктальной эпилептической активности в медиобазальных отделах левой височной области,- с белозубой улыбкой продекларировал врач.
- Простите, что?- Эжени кокетливо поправила шляпу.
Музыка отвлекала ее, завораживала, затягивала в свой красочный и удивительный мир.
- У вас музыкогенная эпилепсия. Музыкальная эпилепсия.
- Но я не до конца понимаю...- Эжени беспомощно осмотрелась по сторонам, словно бы в поисках объяснений.
- Ваша способность слышать музыку, которую не слышит никто,- это болезнь.
- Болезнь? Но эта музыка прекрасна! Она пробуждает все самые лучшие воспоминания, которые у меня когда-либо были, она дает мне надежду, чувство защищенности и великую радость. Благодаря этой музыке...
- И все же это болезнь,- перебил ее врач,- Но у нас есть лекарство. Мы вас вылечим.

Эжени покинула здание больницы, когда сумерки целиком поглотили улицы. В руках она крепко сжимала упаковку таблеток.
Музыка продолжала упрямо звучать, даже несмотря на душевное смятение, охватившее Эжени. И мир преображался вокруг вопреки всему. Расцветали закрытые на ночь бутоны цветов, сверкали золотыми солнцами фонари в аллее, и темнота наполнялась жизнью, предвкушением чуда и бесценными моментами ушедших воспоминаний.
Эжени застыла посреди аллеи и вдохнула пряный ночной воздух, благоухающий влажными лепестками цветов, переплетенными кореньями, плодородной землей и увлажненной дождями корой деревьев.

Дома она аккуратно выложила желтые таблетки на гладкую отполированную поверхность стола. Такие же желтые, как и ее любимое платье. Неужели эти таблетки остановят неистовую мощь музыки? Сама Эжени призналась себе в том, что за этот день музыка все же ей немного поднадоела. Конечно, слышать подобные дивные мелодии- это дар свыше, что бы ни говорили врачи, но все же хотелось взять перерыв.
Только несколько дней, успокаивала себя Эжени. Всего пару дней. А затем она перестанет принимать таблетки.
На следующий день музыка значительно стихла, но все же продолжала упрямо звучать, почему-то напоминая росток дерева, пробивающий своими хрупкими изнеженными листьями асфальт. Через пару дней от былой мощи музыки остался лишь рассеянный флер ушедшей роскоши. А затем музыка и вовсе стихла. Проросший сквозь асфальт росток был в итоге задавлен колесами проезжающих машин.

Эжени никогда не предполагала, что тишина может быть настолько громкой, даже кричащей. Она поймала себя на мысли, что эта обрушившаяся на нее тишина приносит ей гораздо больше неудобств и душевного дискомфорта, чем без конца звучащая музыка. В этой тишине хранились бесчисленные запечатанные наглухо звуки, мысли и тени прошлого, все невысказанное, наболевшее и изнаночное. Оно сочилось из всех углов и щелей, проникая в самую глубь существа и вызывая раскаяние о принятом выборе и сожаления о всем случившемся и неслучившемся, пережитом и упущенном. Эжени пыталась заполнить эту едкую ядовитую пустоту. Она читала, смотрела телевизор, бесцельно переключая каналы, и даже пыталась найти нечто похожее на свою музыкальную эпилепсию среди старых пластинок. Но сколько бы композиций она не прослушала, включая самые именитые, известные и уважаемые, ни одна из них не могла сравниться с той музыкой, что была заглушена таблетками.
Таблетки... Эти проклятые таблетки! Как же укоряла себя Эжени за то, что решилась на лечение ими! Эти маленькие коварные солнца жизнерадостного оттенка не утратили своих свойств даже после того, как она перестала их принимать. Как же опрометчиво она поступила!
Все совершают ошибки. И каждый расплачивается по-своему.
Эжени была готова пойти на многое, лишь бы вернуть ту самую музыку, прекрасную, возвышенную и во многом неземную. Музыку, что наполняла ее надеждой, искристой эйфорией, невыразимыми ощущениями полноты жизни и прикосновения к тайнствам бытия.

Эжени не находила себе места. Она бесцельно и неприкаянно бродила по дому, а сам дом теперь казался пустым и заброшенным. Она ощущала себя всеми забытым призраком, старым тряпьем, отжившим свое. Она знала, что подобные чувства были присущи многим людям, но ей не хотелось пополнять их ряды. Она еще не успела толком пожить.
Тревога и беспокойство сменились тупым безразличием и чувством неминуемой обреченности.

Пока однажды под утро она вновь не услышала знакомую мелодию. Но на этот раз мелодия, определенно, исходила снаружи. Эжени резко вскочила с кровати и бросилась на улицу. Музыка, зародившаяся в ее мозгу, каким-то чудом перенеслась в ствол старой магнолии. Весной это дерево цвело ароматными розовыми цветами, а его пышная раскидистая крона со стороны напоминала пушистое облако. Древний ствол, увитый не то корнями, не то ветвями, был похож на косы великанов.
Эжени бежала по росе навстречу рассвету, ощущая сладкую невинность непрожитой жизни и спелую завершенность жизни прожитой. Не важно, слышат ли соседи эту музыку. Нет необходимости в других слушателях и свидетелях.
Ветви старой магнолии распахнулись в объятиях, обещающих счастливое продолжение. В сердцевине ствола, кто бы мог подумать!- располагался тоннель, залитый светом и ведущий куда-то очень не то глубоко, не то высоко. Именно оттуда доносилась дивная музыка, которая так взбудоражила сердце и разум.
Эжени, не дождавшись восхода солнца, с нетерпеливой жадностью окунулась в потусторонний ласковый свет тоннеля. Она будто бы еще не была рождена, ничем не замутненное блаженство утробы убаюкивало и обещало начало новой удивительной жизни, полной ярких красок и впечатлений.
Лишь продолжай звучать, думала про себя Эжени, протискиваясь в воронкообразный тоннель, заполненный огнями, вспышками и свечениями.
Она была уверена, что эта музыка- лишь прелюдия к более грандиозной пьесе, ожидающей ее по ту сторону.