Дио увидел эту куклу случайно.

Она была кем-то брошена или отринута. Лежала, неприкаянная и забытая, на холодных гладких булыжниках и смотрела немигающим взглядом в одну точку. Ее пышное красное платье каскадами многослойных складок ниспадало на покрытые пылью неровные шероховатые плитки. А хрупкая фарфоровая кожа была чуть тронута грязью окружающего мира.

Ее не пытались втоптать в грязь. Мимо нее просто проходили, не замечая. Она не вызывала ровным счетом никакого интереса. Цвет ее кроваво красного одеяния дополнял пейзаж: налившиеся соками кленовые листья, красные пятна и реки опавшей листвы всех оттенков багряного в своем излишестве образовали пушистые влажные ковры, а вездесущие храмы возносились ввысь алыми факелами, окруженные ореолом священного дыма. Языки пламени пылали повсюду, и люди поддерживали этот вечный огонь, подкармливая его тонкими почти невесомыми записками с молитвенными заклинаниями и сложными кружевными мандалами. Все эти огненные проблески и вспышки были уравновешены безразличной чистой белизной недавно выпавшего снега, который редкими колкими хлопьями продолжал снисходить с небесных вершин.

Дио нес с собой корзину, наполненную благословенными сочными красными ягодами. Они были перенасыщены живительными соками. Он знал, что для Авы эти ягоды будут полезны и даже могут ее уберечь от более серьезных недугов, которые коварно поджидали ее на перипетиях жизненного пути.

Дио резко остановился и оглянулся. Кукла по-прежнему лежала на холодных камнях, и никому не было до нее дела. Тогда он резко развернулся и направился в сторону куклы. Поднял ее с замерзшей земли. Ему показалось, что губы куклы искривила усмешка, а глаза ее наполнились проблеском осмысленности. Дио внимательно осмотрел находку. Кукла эта явно была религиозным атрибутом в одном из храмов. Ее пышное одеяние из красного шелка, расшитое сложными витиеватыми и переплетенными узорами, имело сакральное значение. Глаза у куклы были ярко зелеными, а черные волосы едва доставали до плеч.

Колючий пронзительный холод сковал Дио. Он подул на замерзшие пальцы и опустил их в нутро многослойных складок платья куклы.

Со всех сторон на него взирали яркие стены храмов, украшенные тканевыми фонариками, сложными разноцветными узорами и символами. Пестрое кричащее многоцветье бросалось в глаза. Дио внимательно и настороженно огляделся.

Если это храмовая кукла, то будет ли его поступок считаться воровством? Может, стоит нанести визит настоятелям и жрецам храмов и попросить совета? Может, это они случайно обронили куклу? Будет ли преступлением, если он отнесет эту куклу Аве?

Он быстрым шагом направился в сторону древнего храма на краю города. Черные засохшие ветви кустарников, увешанные тяжелыми спелыми ярко- красными ягодами окружали его со всех сторон. Ветви тянули свои оголенные костлявые руки к низким темно серым тучам, из недр которых сыпалась ледяная снежная пудра. Холод был пронизывающим и даже в какой-то степени парализующим. С одного из деревьев он окоченевшими пальцами собрал сочные и покрытые инеем плоды цвета новорожденного огня.

Дым застыл над городом и окутал его подобно плотному белесому кокону. С холма Дио мог видеть, как весь город окружают столбы дыма, возносясь все выше и выше. Им не видно конца, они похожи на туманные реки, уносящиеся в небеса. Вот так и они живут уже несколько столетий в вечном облаке священного дыма, совершая обряды и ритуалы. А что было до? А было ли что-нибудь иное? Было ли хоть что-нибудь? То, что было в начале этой эры, так же утекло в небеса туманной рекой. И никто не смел представить, как же может быть иначе.

У входа в храм его встретили каменные статуи древних духов, покрытые мхами. Вся территория храма была усыпана ярко красными листьями идеальных форм, невообразимо ярких словно всполохи сакрального огня, животворящие искры.

Листья шуршали под ногами, летали по воздуху, покрывали поверхность пруда и, наполняясь темными охлажденными водами, спускались на мутное дно, опадали на статуи духов, застревая в извилистых волнообразных изгибах. А древние вековые деревья все продолжали плакать этими листьями, словно горящими слезами.

Жрец Алоэй, отец Авы, был слишком стар и болен, чтобы ухаживать за такой массивной территорией. Его жена Домна тоже была не в состоянии самостоятельно вести хозяйство. Поэтому Дио был частым гостем в этом храме. Он заботился о семье, по возможности помогал в быту, топил печь и готовил еду.

Ава же была для него чем-то особенным. Она пробуждала самые скрытые, неявные и противоречивые чувства в самых глубинах его души. Чувства, которым он не мог дать определение. Она заставляла его чувствовать и переживать так глубоко и по-настоящему, что это причиняло боль. При одном лишь взгляде на нее наворачивались слезы. Слезы сочувствия, жалости, безумия, разорванного сердца, надежды, - Дио не мог определить. Он сам превращался в пожар, холодное яркое пламя, уподобляясь тем деревьям с красными сочными плодами. Он превращался в хрупкий иней: одно неверное движение- и хруст, трещины, надломленность.

Ава и сама была подобна первому инею. Ее кожа была настолько бледна, что казалась прозрачной, ее тонкие маленькие руки с большим трудом могли поднять даже невесомые сухоцветы. Кашель и судороги сотрясали ее детское невинное тело, а широко распахнутые наивные глаза цвета весеннего неба без осуждения беззвучно вопрошали, для чего ей был послан такой путь.

Раздался переливчатый глас золотых храмовых колоколов. Алоэй с монахами-прислужниками затянули мелодичные мантры и принялись возжигать еще больше благовонных субстанций, чтобы ароматный дым мягким нежным облаком заботливо заключил храм в свои благословенные объятия. Дио уверенным шагом направился внутрь.

Алтарь был щедро усыпан цветами всевозможных оттенков, рисовыми зернами, плодами и ягодами. На возвышении, окруженные шелковыми струящимися тканями, восседали в ряд несколько ритуальных кукол. Каждая кукла- индивидуальность с только ей присущими чертами лица и нарядами. Монахи шептались между собой, что порой выражение лиц этих кукол могло меняться. Если кто-то замечал гневное выражение лица или черты недовольства- то служители храмов принимались неустанно совершать обряды и ритуалы, лишь бы задобрить могущественный дух и не навлечь его гнев на себя.

Сначала Дио хотел спросить разрешение у Алоэйя, чтобы оставить куклу в храме. Но отчего-то передумал, его переполнила невиданная доселе дерзкая решительность. И он смело втиснул найденную на улице куклу в ряд ей подобных.

Еще раз мельком взглянув на укутанную горячим целебным дымом благовоний Аву, он отправился прочь, в свой небольшой деревянный дом на холме, у которого росла одна одинокая старая вишня, украшенная красными лентами.

Кто же знал, что в этот самый миг Ава ощутит прилив сил, встанет на ноги и сама дойдет до алтаря? Кто мог предвидеть, что она возьмет ту самую куклу и прижмет ее к груди, в которой слабо трепетало измученное и ослабленное недугами сердце? Она будет с этой куклой неразлучна, будет спать с ней в обнимку и шептать ей на ухо свои сокровенные мысли. Кукла заменит ей целый мир, которого она была лишена от рождения. Кукла станет для нее всем. Кукла станет ее главным смыслом.

Алоэй и Домна, заметив у дочери неизвестную куклу, по началу попытались эту куклу отобрать, закопать в земле и сжечь на ритуальном костре. Все знали, что нельзя было приносить в храм кукол-чужаков неизвестного происхождения.

Куклы могли приниматься в подарок от надежных благочестивых людей, членов семьи, близких друзей или высокопоставленных лиц. Куклы могли изготавливаться мастерами на заказ. Могли быть куплены в специальных магазинах и мастерских лавках владельцами храмов. Но категорически воспрещалось принимать кукол от чужаков, подбирать их на улицах и воровать с алтарей других святынь.

Алоэй и Домна заламывали руки, возносили молитвы и проводили очистительные ритуалы, взывали дочь к здравому смыслу, обещали ей купить десятки новых кукол, лишь бы только она наконец согласилась избавиться от куклы-чужака. Домна плакала горькими слезами, Алоэй просил помощи у жрецов из других храмов и соседей. Но никто не мог разлучить Аву с ее новообретенным сокровищем.

До тех пор, пока одним морозным снежным утром Домна не обнаружила бездыханное остывшее тело дочери на холодных простынях. Но даже в момент перехода руки Авы крепко сжимали любимую куклу. Домна, согнувшись напополам, упала на студеный пол в беззвучных рыданиях. В этот же день была проведена долгая и наполненная пряными ароматами служба за упокой детской души. Во всех храмах города звонили колокола, а священный дым благовоний возносился до небес.

Перед кремацией тщедушного тела Авы Алоэй с трудом разжал ее замерзшие пальцы и с огромным усилием выдернул злосчастную куклу. То, что в смерти дочери была виновата именно эта из ниоткуда взявшаяся кукла, не сомневался никто. Ходили слухи, что какой-то нечестивец подкинул эту проклятую куклу специально, чтобы сокрушить семью жреца. По городу пронеслись волнения.

Дио, чуть не ослепнув от горя, выплакал все имеющиеся слезы и был не в состоянии выйти из дома. Он лежал пластом, не в силах пошевелиться, поражаясь тому, что все еще жив. И все же он заставил себя посетить кремацию.

Пламя ласково целовало ее детское лицо, нежно и смиренно гладило его своими огненными языками, обволакивало, не смея уродовать и превращать в сажу. Пламя поглотило ее очень деликатно, изящно, без осквернения. Оно растворило ее хилое тщедушное тело, присвоило себе.

 Алоэй стеклянным измученным взглядом взирал, как огонь отбирает у него дочь. Домна закрыла лицо обеими руками и громко завывала в голос. Дио стоял безликой тенью, прячась за спутанными ветвями старого кустарника. Многоголосые мантры заполнили пространство и просочились во всех присутствующих. Дым сокрыл прах Авы от взора. Когда же он был развеян горным ветром, то Дио бросился к кострищу. Он коснулся рукой белесого пепла.

- Не смей! - завопила Домна, падая на колени и не в силах встать.

Алоэй окинул Дио вопросительным взглядом.

Дио обязан был знать, что прах кремированных отдавался во власть ветра. Запрещалось его трогать голыми руками. Обычно пепел собирали в специальные сосуды и вывозили в лес или горы. Притрагиваться к сосудам имели право лишь жрецы и близкие родственники.

Дио резко отстранился, на его ладони остались частицы пепла. И он, не смея взглянуть в глаза Алоэю и Домне, помчался прочь.

 

Никто не знал, что делать с куклой. Ее обвиняли в смерти Авы, но обвинения эти могли оказаться ложными, ведь сама Ава безмерно любила эту куклу. Алоэй принял решение оставить куклу в храме. Он возвел для нее новый алтарь, застелил его мягкими тканями, усыпал цветами, красными ягодами, сладостями, пряностями и подношениями.

И в один студеный день, когда воздух был кристальным от пронзительного холода, Алоэй с удивлением обнаружил, что волосы куклы стали немного длиннее.

На храмовом совете этот случай получил громкую огласку. Домна схватила куклу и заключила ее в свои удушливые объятия, резко сменив гнев на милость.

- Там внутри- моя дочь! - причитала она. И никто не посмел ей перечить или вступить с ней в спор.

Алоэй безоговорочно принял мнение своей достопочтенной жены.

Куклу было решено поместить на главный алтарь. Каждый день ей приносили подношения. Домна пекла самые вкусные и изысканные сладости и покупала дорогие ароматные заморские фрукты, пропитанные солнцем далеких стран. Ставила у подножия алтаря вместе с золотыми кубками, наполненными пряными нектарами. Раскладывала пышные букеты роскошных цветов. Пела мантры, без конца возжигала священные благовония. Таким образом она проводила почти все время у алтаря рядом с куклой. Она возвела собственную дочь на пьедестал и обожествила ее.

Люди поговаривали, что у Домны от горя помутился рассудок. Были предположения, что в куклу вселился демон и теперь заставляет Домну служить ему. Некоторые считали, что и сам храм пал под гнетом темных сил. В любом случае Алоэй закрыл храм для посещения после смерти Авы, а Домна с удивлением и трепетом обнаружила, что волосы куклы стали приобрели еще большую длину. После этого подношения стали еще более регулярными. Каким-то образом про это узнали в деревне, и порой в храм наведывались люди посмотреть на удивительную куклу, в которую вселилась не то душа умершей девочки, не то неведомый дух.

Дио услышал об этом совершенно случайно - когда он проходил мимо заледеневших домов, вслушиваясь в хруст недавно выпавшего снега. В куклу кто-то вселился. И, скорей всего, это была именно душа Авы.

Первое, о чем он подумал- он должен заполучить куклу любой ценой. Во что бы то ни стало. Это желание подобно пламени разлилось в его крови и всецело овладело им, подчинив его волю и разум.

Каждый день он допоздна ходил возле храма кругами, оставляя неровные следы на только выпавшем снегу. Он бросал нетерпеливый, полный боли и смятения взгляд на освещающие тьму ночи ярко красные фонарики, которые своим теплым уютным светом давали некоторую долю надежды.

В одну из таких безлунных ночей вездесущий дым от благовоний окрасился ярким алым цветом зажженных фонарей. И застыл, принимая причудливые очертания и формы. Дио мерещилось то нечто зловещее, то добрые духи, которые снизошли к нему, давая таким образом благословение.

Он тотчас решился. Молниеносным движением он пересек невысокую деревянную калитку и оказался по ту сторону. Где-то в ледяной темени ночи доносился легкий переливчатый звон маленьких колокольчиков. Ветра почти не было, а воздух превратился в застывшую ледяную массу, колкую и почти недвижимую.

Высокие деревянные двери святилища с резными узорами было легко открыть, они поддались с первого раза. Тихо скрипя, они распахнулись настежь, представив взору усыпанный подношениями алтарь, чуть подсвеченный тусклыми свечами. На самом почетном месте восседала та самая кукла. Дио мог узнать ее из тысячи других. Но все же в этой кукле что-то изменилось, ее взгляд стал словно более живым и осмысленным, а волосы действительно отрасли, теперь они были ниже плеч. Нежный черный шелк. Дио несмело коснулся рукой этих волос и неуверенно погладил их.

- Я всегда знал, что жизнь меня вновь приведет к тебе, - тихо и почти беззвучно произнес он иссохшими губами.

Затем резкими и порывистыми движениями он схватил куклу и бросился бежать прочь. У него оставалось несколько часов до рассвета.

Он долго бежал без оглядки узкими тропами и перелесками, хлесткие ветви кустов оставляли порезы на коже и разрывали одежду на лоскуты. Ему потребовалось пару часов, чтобы добежать до главной дороги, ведущей из города. Скоро забрезжил жидкий и мутный рассвет, и Дио, прижимая своими оледеневшими руками куклу к груди, внимательно всматривался в торговые повозки, которые, нагруженные всевозможными товарами, одна за другой отправлялись в далекие горные поселения. Одна из них, небольшая и неприметная, тронулась с места, и Дио, не медля ни секунды, запрыгнул на нее и залез внутрь, надежно спрятавшись среди разноцветных мягких тканей.

Он знал свою цель, свой финальный пункт назначения. Путь туда может занять немало времени, но это единственный выход. Единственный шанс на спасение.

Дорога была невероятно живописной, пролегала сквозь плодородные долины и горные ущелья, мимо водопадов и кустистых рощ. Благоухание смолы, терпкой и горьковатой, наполнило воздух, который был настолько свежим, что им можно было упиваться.

Но необходимо было пересечь еще немало земель, а затем попасть в Город Учителей на вершине горы Айла. Дио никогда там не был, но знал, что один из жрецов, сребровласый Алоис, которому он был обязан своей жизнью, пребывал именно там, в одном из самых древних и старинных храмов.

Дорога туда была не из легких и требовала огромной силы духа и физической выносливости. Мало кто мог отважиться на восхождение. Но для Дио это был единственный выход.

Он шел вперед и ввысь по крутым тропам и заледеневшим склонам, пару раз чуть не сорвался в пропасть. Его одежда превратилась в ошметки, но он продолжал идти. Руки посинели от холода. Туман порой спускался так низко, что обволакивал и был подобен заточению и нежному, но неумолимому плену.

Алоис обязательно протянет руку помощи, не откажет и не отправит восвояси. Дио знал это.

Наконец он достиг своего пункта назначения.

Ставни храма были распахнуты настежь. Алоис не мог не предвидеть. Он был в ожидании.

Дио рухнул на землю от изнеможения. Далекие заснеженные и недоступные вершины гор обступили и казались взлетающими ввысь белоснежными свечами.

- Это тело уже никуда не годно. Оно изношенное и ветхое, как и мои башмаки.

- Оно тебе больше не понадобится.

Длинные седые волосы Алоиса подобные пепельному лунному сиянию стекали на пол и влачились словно шлейф дыма. Он своими цепкими сильными обветренными руками ощупал куклу.

- В этом сосуде до нее побывали многие. Они приходят и уходят. Она же все еще там, - вынес он вердикт некоторое время спустя.

- Тогда я готов.

Дио поспешно снял ветхие одежды и смиренно лег на холодный пол, обдуваемый хлесткими как плети ветрами. Его глаза наполнились жемчужинами жгучих и искренних слез.

- Раз ты даешь свое согласие, то тебе следует попрощаться с этим телом.

- Что с ним станет?

- Я этим займусь. Это больше не твоя забота.

Алоис неторопливым шагом последовал к алтарю и взял в руки куклу. Из его уст начали вылетать неведомые заклинания, сначала тихие, не до конца сформировавшиеся, подобные неоперившимся птенцам, а затем они становились все уверенней, приобретали оттенки, становились фактурней и объемней, наливались силой.

Кукла в ее пышном ярко красном одеянии была помещена напротив Дио, который окинул ее взглядом, полным возвышенного томления и одухотворенного нетерпения.

- Вы скоро сольетесь воедино. Две реки станут полноводным озером. Но помни, что настанет время- и вам придется слиться с океаном.

Дио обесиленно кивнул.

- Я испускаю дух, не упусти момент, - произнес он хриплым голосом.

Глаза Алоиса заполнились белями и мелькающими тенями.

Из груди Дио вылетела бестелесная и почти невидимая глазу субстанция, тонкой белоснежной нитью, прозрачным невесомым дымом она плавно влилась в куклу. И глаза куклы на миг вспыхнули светом.

- Теперь вы вдвоем будете в этом сосуде. Но и вам придет время его покинуть.

С этими словами Алоис бережно поднял куклу, и, поправив ее одеяние, усадил на алтарь в самом его центре. За этим последовало торжественное возжигание сакральных благовоний и исполнение мантр, тягучих и сладостных словно мед.

- Две реки сливаются воедино. Сливаются. Воедино.